ТрансАтлантика - Страница 59

Эмброуз крепко держал руль, машину вел как можно осторожнее, чтобы не потревожить Лотти.

Спустя четыре месяца они поженились. Свадьба проходила в Белфасте, в протестантской церкви неподалеку от Антрим-роуд. Стоял сентябрь, но день прилетел на фалдах лета. Полоскалась зеленая листва. Воздух баламутила стая скворцов.

Эмили и Лотти прибыли в белом авто – ленты упруго развевались на ветру. Вошли в черные чугунные ворота. Эмили держала краешек дочериной фаты. На миг даже забыла про трость. Артрит почти не давал о себе знать. Эмили ступила под сень церкви, в сумрак. Скамьи забиты битком. Темные костюмы, прихотливые шляпки. Молодые люди в летной форме. Девушки в модных длинных платьях. Старухи стратегически запасли платочки в рукавах. Семейство Эмброуза владело фабрикой, выпускавшей авиационную парусину. Пришло немало работников. Суровые мужчины в серых костюмах, кепки по карманам. Букеты от «Шорт Бразерс», от «Виккерс», один – в форме планера «Веллингтон». Эмили сидела в первом ряду, бросалась в глаза своей одинокостью, но ей было все равно; молодой викарий приступил к службе, воздев руки, точно с земли заводил аэроплан на посадку. Эмили уж сколько лет не бывала в церкви. Разворачивалась служба; Эмили внимательно слушала. Наслаждалась музыкой северного акцента.

Пара зашагала по проходу как сквозь строй. Эмброуза всеобщая суета смущала. Краснели щеки под серым цилиндром. Лотти надела туфли без каблуков, чтобы не возвышаться над женихом. Снаружи их засыпало белым дождем конфетти. На ступенях церкви новобрачные поцеловались.

Потом, в гостинице, Эмили вывели в садик. Отец Эмброуза вынес ей кресло. Она сидела в квадрате солнечного света, положив трость поперек колен. На лужайке стояли ледяные скульптуры. Вокруг Эмили медленно таял день. Резкое ржание лошадей, взнузданных на заре в Миссури. Материно пальто умято ветром. Отцовские ресницы склеились и замерзли. Ледяной осколок. Буря в прерии. До чего странно: жизнь так просторна, но возвращается к мелочам детства. Лотти в коридорах гостиницы «Кокрейн». Шагает по Пейтон-стрит – новенькая в средней школе Принца Уэльского. День, когда Лотти впервые увидела фотоаппарат, «графлекс» с объективом на гармошке. И как в Уимблдоне, каких-то четыре месяца назад, они сидели на Центральном корте, мать и дочь, смотрели четвертьфинал, и Лотти повернулась к ней, сказала то, что Эмили знала и так. Как тонко влюбленные чувствуют переломный момент. Кривая мира Лотти сдвинулась. Она остается здесь. Она влюбилась. Эмили пережила минуту ликования, которое затем обернулось ревностью, а та вновь сменилась завороженным восторгом пред этим поворотом вселенной. Что такое, в сущности, жизнь? Стеллаж, где случаи по полочкам. Криво напиханы друг над другом. Длинные зубья ледовой пилы обжигают искрами глыбу холода. Точишь лезвия, выравниваешь, вставляешь в рукояти. Нажимаешь, режешь. На миг в воздухе вспыхивает уголек.

Ее вдруг затопила благодарность. Просыпаешься однажды утром, под вой зимы на севере Миссури, оглянуться не успела, а уже стоишь на палубе трансатлантического парохода, а потом вдруг одна в Риме, а через неделю – в Барселоне, или в поезде, что мчится по французской глубинке, или снова из гостиницы Сент-Джонса видишь, как аэроплан раздирает небо, или стоишь в шляпной лавке Сент-Луиса, и снаружи льет с небес, а потом, тоже внезапно, сидишь в ирландской гостинице, смотришь, как дочь на другом краю лужайки бродит меж ледовых скульптур, обносит шампанским сотню свадебных гостей. Эмили чуяла рывки своей жизни – почти как прыжки пера. Чернильный росчерк на странице. Всякий новый мазок – великий сюрприз. Как это все безбрежно. Сродни полету в небесах, подумала она, нежданной встряске погодной перемены, стене солнечного света, налетевшему граду, выходу из облачной гряды.

Вдруг ужасно захотелось написать Тедди Брауну, сказать ему, что сейчас, в этот кровоточащий миг, она прекрасно понимает, отчего он больше не хочет летать.

Эмили поднялась с кресла и зашагала по лужайке. Трость утопала в мягкой земле. Набежали многочисленные белфастские вдовцы. Придвинулись, склонились. Их флирт ее удивил. Так рады, говорили они, познакомиться с американкой. Коренастые солидные мужчины, чисто выбритые, трезвенники. Она с легкостью воображала их в котелках и оранжевых нагрудных лентах. Они ее расспрашивали. Что она теперь собирается делать? В какой уголок планеты направится? Они слыхали, она жила в гостинице на Ньюфаундленде, и пусть она не сочтет за грубость, но разве женщине там место? А она не хочет свить гнездышко, остепениться? Если решит остаться в Северной Ирландии, они счастливы будут показать ей окрестности. Вот в Портаферри прекрасное есть местечко. Видела бы она долины Антрима. Ветреные пляжи Портраша.

Под вечер загудел колокол, призывавший к ужину. Эмили села за стол с родителями Эмброуза. Отец был низенький, смеялся от души; мать грузная, с неводом тугой косы. Приятно, сказали они, принять в семью девушку с Ньюфаундленда. У них и самих за долгие годы немало родни уехало на запад, да вот мало кто возвращался. Они как-то странно притихли, когда Эмили поведала историю Лили Дугган. Служанка? Из Дублина? Да ну? Дугган, говорите, ее фамилия? Эмили решила, что им интересно послушать. В памяти рельефно проступали детали – задубевшая одежда отогревается на теплой решетке очага, скрипит лед, когда гонишь его по озеру, перчатка медленно расцветает кровью, мама над телом отца, поднимает голову, – но тут мистер Таттл наклонился через стол, и легонько тронул ее за руку, и спросил, ходила ли в церковь эта Лили Дугган, а Эмили вновь давай заливаться, и болтала, пока он не потерял терпение, не подался к ней снова: так эта Лили Дугган протестантка была? Таким тоном, будто любые другие вопросы и задавать не стоит. Эмили сначала решила, что не даст ответа, ответ не заслуживает вопроса, но она ведь на неведомой территории, это же свадьба ее дочери, и она рассказала, как Лили, чтобы выйти замуж, крестилась в протестантизм, и тихое облегчение разлилось по их лицам, и прямодушие вернулось за стол. Позже она видела, как отец Эмброуза распевал в баре «Солдат королевы». Эмили зашаркала к себе в номер. На лестнице ее остановили Лотти и Эмброуз. Невероятно: мистер Эмброуз Таттл и миссис Лотти Таттл. Не верится, что она и Лотти за всю жизнь едва ли расставались хоть на день. Настал, значит, миг освобождения. Гораздо легче, чем Эмили воображала. Поцеловала дочь, отвернулась, повлачилась наверх. Подступили потемки. Эмили спала без зазрения совести, разметав седые волосы по простыням.