ТрансАтлантика - Страница 70

– Я узнаю, миссис Карсон.

Я видела, как они совещались в уголке. Очкастая стайка заговорщиков. Аж подпрыгивали, точно яблочки на Хэллоуин. Управляющий лично прошел за стеклом и воззрился на меня в немалой тревоге. Я ему от души помахала. Он меня удивил – помахал в ответ, и я подумала, что, может, нам удастся сразиться как полагается, один на один, но потом сообразила, что это опасная игра – доводить до боевых действий, когда на кону буквально мое наследие.

Ждать меня заставили сорок пять минут. Прибоем накатывала клаустрофобия. Нездоровая иллюзия – якобы я в силах с ними справиться – мешалась с ужасом: мерещилось, что они ухитрятся вывести меня отсюда в наручниках. У Джорджи опять зачудил мочевой пузырь, и она пустила ручеек у горшков с искусственными цветами. Я гордилась ею, как подросток, и скормила целую горсть лакомств. Джорджи улеглась и носом уткнулась мне в ноги. Снаружи угасал свет дня. Я смотрела, как взад-вперед шастают клиенты. Мама бы подобного не потерпела. До глубины души оскорбилась бы самим вызовом в банк, не говоря уж о проверке ее счетов и угрозе дому. Она с таким наслаждением всю жизнь его достраивала: новые окна, утепление, терраса. Даже в последние годы, разъезжая на коляске, одержимо проверяла, побелены ли стены, смазаны ли дверные ручки, законопачены ли косяки.

Наконец ко мне заскользил Саймон Лаог. Серый костюм. Песочные волосы. Остренькое лицо. Лет тридцать семь или тридцать восемь – мне все сложнее угадывать чужой возраст. Глянул на Джорджи, сказал, что с удовольствием отправит кого-нибудь из сотрудников, как он выразился, малек прогуляться с собакой. Я ответила, что собаке и так хорошо, большое спасибо, и хотела уже съязвить насчет его пародии на северный акцент, но сдержалась.

– Не хотите ли зайти ко мне в кабинет, миссис Карсон?

– Я лучше обсужу дела здесь, благодарю вас. Мне стыдиться нечего. Можете звать меня Ханна. Я вам не надгробие.

– Ну разумеется, – сказал он.

Глазки у него так и елозили. Стрельнул взглядом в Джорджи. Снял резинку с папки. Руки не очень-то ухоженные. Под ногтями больших пальцев краснота. Но руки исчезли, едва он приступил к весьма откровенной аннигиляции моих финансов. Закладная. Овердрафт. Копье есть копье – можно швырнуть издали или медленно вонзить, получше прицелившись между ребрами. Он проделал и то и другое, и получилось у него превосходно. Я его едва не полюбила за невозмутимость и апломб. Сказал, что, может, придется заморозить мой счет до тех пор, пока я не продам дом. Или же дом у меня отнимут. Он был замечательно уравновешен, блистательно неинформативен, сказал, что в городе сдается немало прелестных квартирок, а когда дела наладятся, я смогу снять жилье даже у моря.

– Там озеро, а не море, – сказала я, но он пожал плечами, будто нет и не будет разницы. О жизни с помощницей или в доме престарелых он не помянул – тут бы я мигом слетела с катушек. Я выдала какую-то глупость насчет Маяковского и амортизации души, но и сама понимала, что дело безнадежно. Поневоле восхищалась мастерством и неисчерпаемой вежливостью, с которой меня вихрем обошли на повороте. Саймон сидел передо мною, эдакая самодовольная молодая гончая, а я больше обычного одеревенела. Древняя иконография ирландского воображения: изгнание.

Я сказала, что хочу забрать бумаги с собой, – пусть их мой бухгалтер обмозгует.

Саймон тяжело вздохнул и подтолкнул ко мне визитку.

– Бухгалтер? – И прибавил, что не стал бы меня торопить, но, честно говоря, времени осталось мало. – Тут мой домашний телефон – мало ли, вдруг пригодится.

Погрузившись в себя, я даже не ответила. Как ни странно, в глазах его блестело горе. Он заморгал и отвел взгляд. Мне почудилось, что он огорчился из-за меня, и я пришла в ужас.

– Мойте руки тщательнее, Саймон, – сказала я.

Джорджи поднялась не сразу, и я резко дернула поводок – жестоко, но гнев набухал слезами, а в банке я ничего подобного не допущу.

Снаружи глаза обжег свет Бангора. Грудь распирало от жалости к себе. По променаду Королевы проехал, ты подумай, деревенский трактор. Нынче-то их почти не видать, но в кабине сидел мальчишка, а у него в ногах, у рычага скоростей – колли. Когда я кивнула, мальчик улыбнулся, оторвал палец от руля. Томас у нас для крестьянской работы не годился. Выкручивался как мог. Предпочитал лодку. Понятия не имею, зачем он в то утро прихватил с собой дробовик. Ему даже не нравилась утиная охота; она просто была в его жизни, отчимовы дела. Подростком Томас вообще не охотился. Предпочитал бинокль. Выходил на воду. Все сводилось к векторам и углам. Все думал, можно ли картографировать природу. Проглядывала в нем ленца, в нашем Томасе, не из тех он был, кто ослепительно освещает мир, но мне хватало. Украденный дробовик так больше и не возникал. Кто знает, какой он послужил истории, – может, его попросту выкинули, утопили в болоте вместе с древним лосем, скелетами, болотным маслом?

Я посмотрела, как уезжает трактор, затем быстренько очухалась – реальность закатила мне пощечину. Мой «лендровер» в дальнем конце улицы обзавелся зажимом. Красивый такой желтый башмак. Я даже не собиралась спорить с парковщиками. Они стояли у машины, угрюмые и злорадные. Я развернулась, направилась в банк и, пока Саймон не заморозил мой счет, взяла деньги из банкомата в стене.

Умоляла их отпустить меня за так, но парковщики прибегли к великому таланту пожимать плечами. Я уплатила штраф, и все равно башмак снимали целую вечность.

Когда я свернула к дому, Джорджи спала на заднем сиденье. Я пошла копаться в саду, выплеснуть злость – или же страх – прошедшего дня. Перевернула пару комьев земли на старой помидорной грядке. По небу раскатился дождь, в рассеянном свете Бангора оранжевый. Даже в голову не приходит, что звезды исчезнут. Наша бестолковая навигация. Я сбила грязь с сапог и вернулась в дом. Только и делаем, что соскребаем налет с зеркала. В коридоре у кладовой, где я бросила лопату, – галерея чудиков. Мама в тенниске – полнотелое красное вино. Отец в мундире Королевских ВВС. Дед у ворот парусиновой фабрики. Американская бабушка на палубе трансатлантического лайнера. Мой Томас с шестью скумбриями на одной леске. Батрак Джон Килроян у рыбацкой хижины. Мой муж в твиде и болотных сапогах по колено. Соседи и старые подруги из Женской коалиции. Я на лисьей охоте, очень молодая, следом трусит бигль, вся жизнь так явно спланирована, привилегии – крыльями за спиной.